Творческая встреча с Александром Кабаковым

Фев - 2 - 2015

Творческая встреча с Александром Кабаковым

Интервью с Александром Кабаковым — "Последний романтик российской прозы"

Со времени выхода «Невозвращенца», в котором автор пугающе точно предвидел многие социальные последствия перестройки, имя Александра Кабакова – на вершине российского литературного топа. «Коммерческим» писателем Кабакова назвать сложно, хотя его книги стоят в витринах крупных магазинов и хорошо продаются. В последнее время он пишет больше, чем когда бы то ни было. Все самые важные премии он собрал именно в 2000-ые: «Большая книга», «Проза года», премии Бунина и Апполона Григорьева. А критики из «Нью-Йорк Таймс Бук Ревю» называют Кабакова «последним романтиком российской прозы». 

На очередных литературных вечерах из цикла «Пермский открытый университет» Александр Кабаков, приехавший в Пермь после 17-летнего перерыва, делал неожиданные признания. Рассказывал о том, что в жизни сатирики – очень грустные люди; признавался в горячей любви к боевикам и наследственной монархии – «потому что если страна принадлежит монарху, он сам у себя воровать не будет, а что народ – если он не может выбрать хорошего писателя и читает Донцову, то как выберет хорошего президента?»; говорил о смерти русской школы перевода – «чтобы переводить литературу, не обязательно знать иностранный язык, главное – владеть родным»; просил прощения у своих коллег, занимающихся политической журналистикой – «обличаешь ты «кровавый режим» или поддерживаешь его – одинаково неприлично, потому что в любом случае ты оказываешься на стороне непорядочных людей. Когда «оппозицию совести» возглавляют Лимонов и Касьянов, мне она автоматически не нравится»; отдавал должное творчеству Алексея Иванова «это не «моя» литература, но его успех – абсолютно заслужен»; и ругал некоторых модных писателей – «дали «Русского Букера» средней руки левацкой шпане, вот и пришлось публично с этим не согласиться».
Мы встретились с Александром Абрамовичем перед самым его отъездом в Москву, чтобы поговорить о том, что осталось «за кадром» творческих встреч: его жизни со Шнуром и Гусинским, встрече с Владимиром Путиным, и киноэкранизациях его произведений.

– Вы уже десять лет живете в настоящей деревне. Это такая гражданская позиция?
– Никакой тут позиции нет. Я горожанин, и честно говоря, деревенскую жизнь не люблю. Банально – очень далеко добираться до службы. Вынудили животные: у меня шесть кошек и три собаки: Всеволод Анатольевич, Гусинский и Шнур. Они просто не поместятся ни в одной городской квартире. Раньше все они жили просто на даче, до которой иной раз было не доехать – разворачивался и уезжал в город, чтобы спастись от пробок. Вот и пришлось бросить квартиру, чтобы переехать в Павловскую слободу на Рижском шоссе. Его строили к Олимпиаде в расчете на туристов, а из-за бойкота никто не приехал. До сих пор оно ведет в никуда и заканчивается тупиком…

 – Серьезная литература сейчас тоже оказалась в своеобразном тупике – писателей стало гораздо больше, чем читателей.
– Пишут все, кому не лень. Причем пишут не просто книги, а сразу романы! Но все-таки читателей меньше не становится – посмотрите, что творится в книжных магазинах. Другое дело, что интересует читателя не самая качественная литература. Это не связано с особенностями чтения, скорее с особенностями современной массовой культуры. Которая тоже самое смотрит и слушает. Таков итог демократизации общества, естественный и необратимый. Всегда, во все времена, таких людей было больше, но с их вкусами культура не считалась: люди, склонные читать всякую пошлую чушь, просто не учитывались в общекультурном контексте… Можно разве что вспомнить традиции лубка – однако он был не очень заметной частью культуры. Резонансной, обсуждаемой, всем известной хотя бы по названиям, была только высокая культура.
А с демократизацией общества, массовая культура, такой литературный лубок для малограмотных людей, стала мощной индустрией, которая сегодня теснит высокую культуру согласно законам общества потребления. Покупатель всегда прав. Темный, малограмотный, он «покупает» то, что ему доступно. И никаких ограничений для него нет, потому что, как покупатель, он в своем праве. Кстати, это происходит не только у нас. Рынок такой нынче.
С одной стороны, нынешняя западная цивилизация «массового человека» становится все мощнее и мощнее, с другой стороны, как и все, что становится мощнее – идет к своему концу. Все что имеет начало, имеет конец. Сейчас мы уже очень далеко продвинулись по этому пути, поэтому и конец уже отчетливо виден.

– О неприятии современной западной цивилизации вы говорили и на встречах проекта «Пермский открытый университет». Чем для вас являются подобные встречи?
– Во-первых, для меня это форма отдыха – вырваться из повседневности. Во-вторых, мне всегда интересны люди: что они думают, чем заняты, о чем волнуются. Тем более, что с той публикой, которая приходит на встречи в библиотеки, в обычной жизни я не сталкиваясь. Поэтому интерес двойной – есть возможность посмотреть и на мир незнакомых людей, и на себя, но другими глазами.

– Не боитесь, что кто-то уйдет со встреч разочарованным?
– Всем не угодишь. Сам факт того, что человек пришел на встречу, причем творческую встречу, посвященную литературе, говорит о многом. Для меня уже это – главное.
Люди приходят разные: некоторым просто интересно послушать, другие любят задавать вопросы и высказывать собственное мнение, иногда чтобы быть замеченными, иногда – чтобы услышать ответ. Мне крайне любопытно всегда узнать, сколько на встрече окажется людей, активно занимающих противоположную позицию. Кстати, меня удивило, что в Перми за несколько встреч, только в сущности один человек вступил со мной в дискуссию. В остальном все вопросы были доброжелательные и даже в чем-то слишком гладкие. Значит, воспитание оказалось сильнее, чем интерес. Хотя было в моей жизни и так, что я ощущал сильнейшие неприятие и меня, и моего творчества аудиторией. Пермь живет относительно конечно – получше чем, многие другие наши города, поэтому здесь более спокойное, толерантное отношение.

 – Чем именно «получше»?
– Я вижу – город приводят в порядок, много строят… Конечно, если много строек, значит много воровства и коррупции. Но все-таки это значит, что в городе есть деньги, что появляются рабочие места, новые возможности. К тому же визуально Пермь производит впечатление сравнительно благополучного города. Конечно, с очень большой оговоркой – только по сравнению с другом и другими российскими городами. К тому же я помню, какой Пермь была 17 лет назад. Вот по сравнению с тем временем – лучше.

 – По собственному признанию, вы не признаете и не любите современное искусство, будь то живопись или театр. Заметили в Перми присутствие такого же современного паблик-арта?
– Некоторые подробности «интервенции» Гельмана, также как и позиция Мильграма, мне известны, так как об этом очень много писали. Но комментировать культурные процессы, происходящие в Перми, мне трудно – я не поклонник и не знаток того, что называется «актуальном искусством». Следы этой деятельности в городе я увидел, и они не вызвали у меня неприязни – это очень и очень забавно.
Такого рода проекты, когда город превращается в штаб-квартиру современного искусства, уже осуществлялись в других странах, и даже кое-где принесли свои плоды. Но нигде и никогда быстро в городскую культуру это не проникало. Пермь – такой же город, как и любой другой: здесь есть те, кому современное искусство нравится и те, для кого это чуждо. Насаждать современное искусство «силовыми» способами можно – выделять деньги, организовывать друг за другом разные проекты. Тогда к этому привыкнут, но не завтра и не послезавтра. Для этого нужны долгие годы.

 – Нравится она вам или нет, но вы очень много читаете современной российской прозы. Не только по велению души, но и как постоянный член Букеровского комитета. Отечественная литература сильно изменилась в «нулевые» по сравнению с «девяностыми»?
– Мне кажется, в последнее десятилетие окончательно сформировались тенденции, которые возникли еще в 90-ые годы. Не только сформировались, но и очень мощно развивались. Громко заявили о себе и стали заметными несколько значительных авторов. В прозе – Быков, Славникова, Федулаев; в поэзии – Емелин. В нулевые стало известно имя Захара Прилепина. Пожалуй, его проза – это единственное исключение из общего правила: это не продолжение 90-ых, а совершенно новое, индивидуальное явление.

 – Получается, что из переломных «диких» 90-ых выросли долгоиграющие культурные тенденции и явления, а «сытые» 2000-ые не смогли породить ничего стоящего?
– Но зато эти явления наконец-то заметило общество, и стало возможным говорить о различных достижениях литературы. Так всегда и бывает: в неспокойное время возникает направление движения, а в спокойное – рождаются Великие писатели. Профессиональный эгоизм деятелей культуры, которые находят скучной жизнь в тихие времена, я не разделяю. Для литературы спокойные времена все равно плодотворнее: смотрите, все значительное в первой половине XX века – да что там, всего XX века – возникло до революции. Во время революции появились новые жанры, манифесты, течения и объединения. Многие – чрезвычайно интересные. Но не родилось ни одного гения.

 – Если говорить о политике, можно вспомнить вашу позапрошлогоднюю встречу с В. В. Путиным. А если бы эта встреча повторилась завтра, о чем бы вы спросили премьер-министра?
– Если завтра – то уже ни о чем. За последние полтора года он как политическая фигура очень изменился. А тогда я стремился получить ответ о правительственной программе «По борьбе с бедностью». Увы, наша страна, как была нищая при советской власти, так для большинства и остается. Вот мне и было интересно, получает ли кто-то реальную помощь от этих программ. Но дошло до фарса: встреча выстроилось так, что спросить мне ничего не удалось – просидел я, как декорация, все три часа. Говорили в основном два литератора, но не о жизни страны, и даже не о литературе, а о быте писателей: дачах в Переделкино и литфондах. А писатели все-таки должны говорить о проблемах читателей, а не своих.

 – Вчера на встрече вы сказали, что экранизация «Невозвращенца» закончилась дракой с режиссером. Дракой – в переносном смысле?
– Да, нет, в самом прямом. Мне вообще не везет с кино. «Десять лет без права переписки» по роману «Ударом на удар, или Подход Кристаповича» снял очень профессиональный и интеллигентный Владимир Наумов. Однако это было абсолютно не «мое» кино.
С «Невозвращенцем» вышла скандальная история. Я по просьбе режиссёра написал сценарий по повести. Однако о начале съемок мне никто не сообщил, как потом не пригласил на премьеру – я пытался что-то разузнать, даже видел следы этих съемок в Москве. Потом с площадки сбежала художник по костюмам, которая и рассказала, что там твориться что-то странное, вся идея переврана. Тогда я все-таки разыскал режиссера в Петербурге и настоял на просмотре отснятой ленты, после которого поставил ультиматум: либо пусть в фильме сделают определенное исправления, либо уберут мою фамилию из титров и поменяют название. Но Так как название к том времени было раскрученным и довольно коммерческим, режиссёр согласился на правки. Как выяснилось позже – просто меня обманул. Я-то долго фильмом не интересовался – в стране грянул августовский путч, и стало не до кино.
Понимаете, я не хочу ни с кем судиться, и если бы получился просто плохой фильм, то это стало бы подробностью биографии режиссера. Но фильм вышел очень нечестный: главный герой, который чтобы не стать стукачом, выбирает себе страшную участь на гражданской войне, в фильме «превратился» не просто в предателя и стукача, но еще и получил сочувствие режиссера!
Пришлось порвать свой паспорт и отдать его редактору фильма, чтобы не ехать с ними на фестиваль в Сан-Себастьян…

– Но вы же много работали для кино. Почему другие проекты не увидели свет?
– Например, в самом конце 90-х я в соавторстве с режиссером Александром Миттой написал сценарий: такую фантастическо-лирическую историю с авантюрным сюжетом под условным названием «Выборы-2000», в которой президент представлен как голограмма, управляемая с удалённого компьютера. И, как это анекдотически ни звучит, именно в день завершения работы над сценарием, мы получили известие, что денег на фильм не будет. Пока эти финансовые трудности решались, нам уже эта история стала идейно неинтересной.
Или, например, последняя моя работа для кино – сценарий фильма Наталья Наумовой «В России идет снег» – тоже закончилась ничем. Тут, правда, даже фильм был снят, но в прокат так до сих пор и не вышел.
Подписан договор на многосерийный телевизионный фильм по роману «Все поправимо», но опять же студия приостановила съемки из-за кризиса.
Думаю, уже не буду связываться с кино. Но несколько лет назад после выхода «Беглеца» думал, что это мой последний роман. На самом деле, так многие писатели думают – все, в последний раз. Но потом берутся за перо вновь. Лишь бы хватило времени.
Тафинцева Наталья

Размещено в Пермский открытый университет